Розовые сопки могут стать фишкой Владивостока

Директор Ботанического сада-института ДВО РАН Павел КРЕСТОВ предлагает активно использовать рододендрон в озеленении приморской столицы, но для этого необходимо сотрудничество науки, власти и бизнеса, которое пока не очень получается.

О том, какие задачи приходится решать сотрудникам Ботанического сада-института, каковы оптимистичные и пессимистичные прогнозы развития уссурийской тайги, участки которой сохранились и на территории ботсада, что ученые сада-института могут предложить дальневосточным городам в плане озеленения, корреспондент «Дальневосточного капитала» беседовал с директором БСИ ДВО РАН, д.б.н., членом-корреспондентом РАН Павлом КРЕСТОВЫМ.

 

Досье «Дальневосточного капитала»: П. В. Крестов окончил биолого-почвенный факультет ДВГУ в 1991 году, в разное время работал в Биолого-почвенном институте ДВО РАН, Университете Британской Колумбии (Канада), Токийском аграрном университете (Япония). С 2010 года возглавляет Ботанический сад-институт ДВО РАН.

- Павел Витальевич, получается, что Ботанический сад-институт - самое открытое для посетителей научное учреждение ДВО РАН?

- Пожалуй, именно так, это место пользуется популярностью у жителей Владивостока, в год к нам приходит более 200 тыс. посетителей. Но ботанические сады, когда их только начали организовывать, служили все-таки не для услады местных жителей. Они, как правило, создавались для производства уникальных растений, в том числе лекарственных. В принципе, мы не ушли далеко от первой задачи ботанического сада, наша основная деятельность тоже связана с производством различных хозяйственно ценных растений, не только лекарственных, но и декоративных, которые могут использоваться в озеленении городов и поселков Дальнего Востока. Но основная наша задача - это изучение разнообразия растений, которые есть не только в нашем регионе, восточной Азии, но и вообще в мире, их классификация - таксономия и систематика. В составе института работает шесть научных лабораторий, плюс у нас есть два филиала: в Южно-Сахалинске и Благовещенске.

Досье «Дальневосточного капитала»: Площадь ботанического сада - 169 га, из них почти 150 га - лес, на территории которого сохранился заповедный участок уссурийской тайги в том виде, какой она была до прихода русских на юг Дальнего Востока. Остальная часть территории занята коллекциями и экспозиционными зонами, где представлено порядка 5 тыс. видов и сортов культурных и декоративных растений. Площадь теплицы составляет около 500 кв. метров, здесь собрано более 1,5 тыс. сортов и видов экзотических растений со всех континентов. Гербарий Ботанического сада-института ДВО РАН имеет международный индекс VBGI и содержит более 165 тыс. образцов.

 

Мы много внимания уделяем различным функциональным группам растений, в том числе хозяйственно ценным видам, которые полезно иметь в нашем регионе. Кроме того, мы пытаемся получить технологии быстрого размножения ценных растений. Для этого используем самые разные методы - от высаживания семян до более сложного биотехнологического размножения в пробирке - in vitro. Все ботанические сады мира меряются именно коллекциями - у кого больше, экзотичнее, разнообразнее. На территории нашего сада собрано почти шесть тысяч видов и сортов растений, которые растут и в открытом грунте, и в оранжерее. Для примера, на всем российском Дальнем Востоке произрастает чуть более четырех тысяч растений. Но самая главная коллекция, которой мы можем гордиться, ведь подобных нет ни у кого, - это коллекция хризантем. У нас собраны хорошие коллекции японских ирисов, сирени, лилейников, пионов, роз открытого грунта. С научной точки зрения большую ценность имеет коллекция магнолий, ведь они в естественной флоре здесь не растут, но наши репродукторы смогли адаптировать более 20 видов магнолий в открытом грунте.

 

 

- Участвует ли ботанический сад в озеленении дальневосточных городов? Можете передавать свои сорта для наших парков и скверов?

- Конечно, можем, и опыт такой есть, например, одно время мы хорошо сотрудничали с администрацией Владивостока, был проект по высаживанию в городских скверах магнолий. Они хорошо прижились, и пока за ними ухаживали профессионалы, прекрасно цвели. Но это все-таки единичный случай, а по большому счету, я бы сказал, что наши разработки сильно не востребованы. Когда накануне саммита АТЭС-2012 были выделены большие деньги на озеленение города Владивостока, процесс происходил довольно странно. Объявленные конкурсы выигрывали компании из европейской части страны, не знающие местных особенностей. Они привезли ассортимент растений, которые, естественно, не могли здесь расти и умирали сплошь и рядом. Вы помните все эти прошлые эпопеи с елками в кадушках и туями, которые в течение года пожелтели и погибли. Много было решений не оптимальных для города, и, если бы к их реализации привлекли специалистов ботанического сада, такого негатива можно было избежать. Но когда речь идет о больших деньгах, к сожалению, все работает по иным правилам, на первый план выходят не оптимальные варианты, а какие-то иные…

Сейчас везде в России происходит примерно одно и то же, не знаю почему, но и в Ростове, и в Санкт-Петербурге, и в Екатеринбурге, и в наших дальневосточных городах выгоднее материал купить у голландцев, посадить его и похоронить все это через два года. Не могу понять, почему это происходит, но это какой-то системный сбой в городском планировании и его надо устранять!

- А если вам сегодня закажут посадочный материал в больших объемах, сможете выполнить такой заказ? Наука от этого не пострадает?

- Конечно, сможем, но подобное планирование должно осуществляться заблаговременно. Понятно, что на размножение материала необходимо время. Многое, как вы понимаете, зависит от финансирования. И если мы получим стабильный заказ, значит, сможем привлечь дополнительные силы для высадки материала и ухода за ним. Имея некоторый временной резерв, мы смогли бы подготовить для города уникальный растительный материал. Например, можжевельники китайские, которые очень устойчивы к городской среде, или рододендроны, форзиции - они могут внести неповторимый колорит в городской ландшафт.

Что же касается нашего, на первый взгляд, отвлечения от прямой научной работы, то подобная деятельность позволяет нам зарабатывать внебюджетные средства, которые можно тратить и на ремонт основных фондов, и на приобретение аппаратуры, и на другие цели, поскольку бюджетные субсидии предоставляются исключительно для научной работы и их явно не хватает.

За счет внебюджетных средств мы участвуем в сетевом обмене с ботаническими садами мира, с 2012 года выпускаем научный журнал Botanica Pacifica. Он выходит на английском языке, и уже на седьмом выпуске вошел в крупнейшую библиографическую базу данных Scopus.

Вообще у нас не принято плакать, что не хватает средств. Пытаюсь людей настраивать на то, чтобы они качественно прорабатывали проекты и доводили их до фондодержателей. Это может быть и государство, и частная компания.

- Как-то, подлетая к Сеулу, была восхищена розовыми и желтыми склонами от цветущих багульника и форзиции…

- Сеул - один из городов, с которого нам не мешало бы брать пример, потому что там давно поняли, что озеленение - это комфортная городская среда, в которой людям приятно находиться. И, как мы говорим, для ее создания ботанический сад должен шагнуть за свои границы в город. Мы готовы это сделать, но для этого необходимо грамотное городское планирование. У нас его пока, скажем деликатно, не хватает. Мы видим точечные застройки, битвы за скверы. В Сеуле, на мой взгляд, эта проблема четко решена. Ведь когда автобусом едешь из аэропорта в город, ты словно в ботанический сад попадаешь - разделительные полосы между дорогами тоже розовые и желтые от цветущих кустов. У них, конечно же, мягче климат, что позволяет использовать значительно более богатый ассортимент в озеленении, но все это, поверьте, можно сделать и у нас, ведь самые простые рододендроны здесь хорошо растут в естественной среде.

Кстати говоря, мы предлагали предыдущей городской администрации Владивостока несколько проектов «Розовые сопки». Вполне реально на сопках в центре Владивостока высадить различные сорта рододендронов, с тем, чтобы в мае, когда зацветает этот великолепный кустарник, наши сопки окрашивались в розовый цвет. К сожалению, тогда его не поддержали. Возможно, такой проект заинтересует новую администрацию города.

- Сейчас идут общественные слушания по поводу генерального плана развития Владивостока, вы в них участвуете?

- Конечно. Но если вы думаете, что участники обсуждения хотят услышать чье-то мнение, кроме своего, то ошибаетесь. Там ситуация очень хитрая… На почве генплана, скорее всего, столкнулось много разных интересов к городу, и это все было видно на данных слушаниях. Участвовать в них было бесполезно, там просто состоялась откровенная драка представителей разных интересов. Единственное, что мы старались в этих слушаниях проследить, чтобы ни у кого не возникло желания изменить категорию и зонирование земель, которые относятся к ботаническому саду. Для нас это критически важно, ботанический сад - особо охраняемая территория федерального значения.

- Насколько известно, ботанический сад занимается просветительской работой и экологическим воспитанием подрастающего поколения, почему для вас это важно?

-- Городская среда для человека как биологического вида не совсем естественна, ведь человек вышел из природы и является ее частью. И дать возможность полноценно общаться с природой в городских условиях могут именно ботанические сады. Это везде так, в Токио, Париже, Лондоне, везде ботанические сады - то самое окно, то самое место, где человек может получить максимум информации о природе и ощутить себя ее частью.

И чем раньше человек соприкасается с природой, чем больше знает о ней, тем меньше в последующем он вредит окружающему миру. К сожалению, в России всегда этому уделяли мало внимания. Отсюда - потребительское отношение к природе. Его нужно менять. Человек должен чувствовать себя частью экосистемы и понимать, что, если он вырубил лес, то ему за это, грубо говоря, от природы прилетит совершенно конкретно - в виде ураганов, песчаных бурь, тайфунов и других катаклизмов. Этого сознания у большинства людей нет, но ботанический сад целенаправленно пытается дать его молодым людям.

- Как вы оцениваете существующую систему образования, довольны молодыми специалистами?

- Сегодня система образования серьезно нарушена, поскольку к ее руководству пришли люди с клиповым мышлением. Они бездумно соединили элементы двух различных систем образования - западной, саксонской, и российской, бывшей советской. Каждая из них по-своему хороша, но вместе они не работают. Фактически сейчас ребенку, а затем студенту дается какой-то набор несвязанной информации, с которой он и выпускается из университета. Но что с этим делать - не знает. Как ни жаль, но большая часть выпускников биологических факультетов сегодня не знает того, что должны бы знать, например, студенты-ботаники - не знают растений, как, впрочем, и некоторые преподаватели, которые их учат, ведь они в большинстве своем - профессиональные лекторы, которые заточены на пересказ учебников.

Правда, если быть объективным, то в последние годы что-то стало меняться в лучшую сторону. Но и мы для этого поменяли свою стратегию - все, кто может преподавать, должны идти в ДВФУ и преподавать, если мы хотим на выходе иметь хорошего специалиста. Хотя и здесь не все так просто. В программах развития вузов сформулированы так называемые критические направления, в соответствии с которыми они должны развиваться. Там есть, например, комплексное изучение экосистем Тихого океана, другие направления, а вот комплексного изучения наземных экосистем нет. Богатейшие и уникальные в эволюционном плане наземные экосистемы фактически перестали быть объектом современных исследований.

Почему это не посчитали важным, ведь мы живем на земле, пользуемся ресурсами, которые есть на земле? Ответа на этот вопрос у меня нет, но именно отсюда все наши современные проблемы с лесом, с землепользованием вообще, с угольными терминалами и иными подобными вещами, потому что у нас просто нет специалистов этого класса. В результате многие решения, которые принимаются по различным экосистемам, по лесопользованию, оказываются непрофессиональными, что приводит к критическим последствиям.

- Об этом вы недавно говорили на заседании президиума ДВО РАН. Тогда было решено подготовить аналитическую записку в адрес администрации края. Не могли бы вы обозначить основные тезисы, которые хотите донести до власти?

- Убежден, что мы фактически пришли к системному кризису, когда наука, образование, производство оказались совершенно разрозненными. И в таких обстоятельствах наносится непоправимый вред дальневосточным наземным экосистемам.

В настоящее время узаконенное, но фактически хищническое истребление уникальных дальневосточных лесов перешло в финальную стадию: Приморье и, в меньшей степени, Хабаровский край фактически утеряли лесной фонд, который мог бы поддерживать традиционно развиваемую на Дальнем Востоке России лесную отрасль.

В числе главных вызовов, общих для соседних с Россией государств, на наш взгляд, можно назвать сведение (читай - уничтожение) естественной растительности на огромной территории востока Азии, прогрессирующее опустынивание внутренних регионов азиатского континента, необратимые климатические изменения, изменения водного баланса и другие.

Я пытаюсь обосновать необходимость системной реорганизации научно-исследовательского процесса. Фактически нужна организация нового типа, которая бы объединила академическую науку, образование, опытное производство и власть. Причем власть в этом исследовательском кластере, возможно, должна находиться на первых позициях, потому что аналитический центр, аккумулирующий полученные знания, должен ретранслировать их для принятия управленческих решений.

И еще один важный нюанс. Сегодня ФАНО оценивает результаты работы научных учреждений по количеству публикаций. Мне кажется, что основным мерилом успешности такого центра должны быть отработанные технологии. Допустим, технология уменьшения горимости лесов или технология восстановления пострадавших участков дальневосточной тайги.

- Вы говорите о катастрофическом состоянии наших лесов, но как приостановить этот процесс деградации, у вас есть на этот счет предложения?

- Наши леса подошли к тому состоянию, когда они перестали самовоспроизводиться. Сейчас лесного покрова лишились осевые части горной системы Сихотэ-Алинь, что чревато очень серьезными последствиями. Ведь лес - это не только источник древесины, он регулирует водный цикл, у нас в Приморье он очень существенно изменен, вода со склонов стекает сейчас намного быстрее, чем это было 10-20 лет назад. Отсюда катастрофические наводнения.

Лес, пройденный рубками, значительно менее устойчив к вредителям, более подвержен пожарам. Что особенно тревожно - это уникальная и очень древняя экосистема, ей, по разным оценкам, порядка 4-5 тыс. лет. И руководит в этой экосистеме, задает динамику развития корейский кедр, который может жить 500-600 лет. В отличие от европейских лесов, например, в той же Финляндии, где возобновление после рубок происходит через 30 лет, для восстановления нашей экосистемы нужно 200-300 лет.

Что мы имеем сейчас. На части территории Приморского края еще остались самовоспроизводимые экосистемы. Это, как правило, осевые хребты Сихотэ-Алиня, где широколиственно-кедровые леса еще сохранились, хотя они уже существенно нарушены. И есть уже такие территории, где экосистемы не восстанавливаются. Например, линия вдоль морского побережья, где много дубняков, вырубленные и выжженные леса, которые сейчас замещены низкопродуктивными насаждениями березы.

Мы рекомендуем сохранившуюся экосистему по сути превратить в национальный парк с ядрами в нынешних заповедниках. Там, где остались воспроизводимые леса, их всячески поддерживать. Это будет основа для реализации той же программы по сохранению тигра и леопарда. Скорее всего, эта экосистема сможет поддерживать и затерянные в тайге поселки бывших лесопунктов и леспромхозов.

А другую часть экосистемы можно преобразовать, как это сейчас делают в Финляндии, в лесные огороды, где будут высаживать деревья, которые можно через 20-40 лет срубить. Эти плантации позволили бы полностью покрывать потребности экономики в древесине. Но такие хозяйства нужно организовывать с очень большим периодом планирования. Что касается вклада ученых, то мы смогли бы оказывать помощь в подборе лучших растений для реализации конкретных целей. Скажем, если плантация создается для производства бумаги, мы могли бы провести селекцию пород и найти сорта тополя с длинными фибрами, который очень быстро растет и может использоваться для производства бумаги уже через 10-15 лет. Так сегодня делается в Канаде.

Если плантация рассчитана на производство кедрового ореха, отбор шел бы по плодовитости кедра, который начинает плодоносить через 20 лет. На вагонные стойки, доски, щепу можно также подобрать более перспективные породы. Это наукоемкое производство, и так оно организовано в развитых странах. Заметим, что развитые страны - это те, кто уничтожил свои лесные запасы и вынуждены таким образом поддерживать промышленность. У нас же еще есть шанс сохранить наш экологический каркас в виде малонарушенных и старовозрастных лесов.

К сожалению, пока наши лесозаготовители нацелены только на прибыль. Глубина планирования - 2-3 года. Их главная цель - получить в лесном покрове Приморского края участок, который даст большую кубатуру наиболее ценной древесины. Они не видят перспектив Приморья через 30 - 50 лет вообще, им это и не нужно. Но кто-то же должен это видеть и понимать! Если ситуацию оставить так, как она есть, то и сами лесозаготовители исчезнут как класс уже через пять-десять лет. Но, увы, вместе с самым ценным, что у нас есть - с Уссурийской тайгой. Эту мысль мы и пытаемся донести не только до власти, но и до широкой общественности.

Фото автора.

Ирина БАРАННИК.

Журнал "Дальневосточный капитал", январь-февраль, 2018 год.