Тема судьбы

Михаил Аркадьев считает установку на стандартную последовательность в музыкальном образовании (школа, училище, консерватория) – сомнительной.

– ЧАЙКОВСКИЙ был принят в консерваторию без всякого образования. ВАГНЕР вообще нигде не учился... Я начал заниматься музыкой самостоятельно в 12 лет. Прочитал, что Вагнер переписывал от руки симфонии БЕТХОВЕНА и таким образом выучился музыкальной грамоте и инструментовке. Я решил пойти его путем. Мой музыкальный ликбез – добросовестно переписанные бетховенские ноты. Великий детский педагог А.Д. АРТОБОЛЕВСКАЯ (известнее ее в музыкальной педагогике только Г. НЕЙГАУЗ) вручила мне первую страницу Патетической сонаты, одну из самых сложных для чтения с листа в истории музыки, и сказала: «Это твой алфавит! Учи!»… Я и научился на всю жизнь…

Музыка в генах Аркадьева закодирована. Его прадед по материнской линии – кантор московской синагоги, допущенный к свиткам Торы. Дед – скрипач Большого театра. Музыка «молчала» в Аркадьеве все его детство. Отец, потомственный петербуржец, инженер, убежденный технократ, был сторонником стандартного, прагматичного воспитания для своего сына. И потому решительно пресекал все попытки своей супруги отдать ребенка в музыкальную школу. «Учить ребенка музыке – это еврейские штучки, – наставлял он жену. – Пусть развивается как практический человек. Пусть себе любит ее как меломан, слушатель»…

Матушка Михаила Александровича – театральный критик, сотрудница ВТО, все же рискнула однажды приобрести музтрестовский рояль, в недалеком прошлом – беккеровский. Покупка обошлась небогато живущей семье в копеечку – 150 советских рублей. Вот за этим роялем юноша Аркадьев и провел все беспокойное время своего отрочества. Вердикт вынесла Анна Даниловна Артоболевская: «Этот мальчик рожден, чтобы стать музыкантом, и никем иным».

– Вообще-то в тот период много всего чудесного происходило. Я начал бесконечно импровизировать, потом записывать. Мое первое музыкальное произведение – пьеса «Сочинение на черных клавишах». Рукописи сохранились. Я иногда просматриваю их и нахожу, что, несмотря на юный возраст, это все довольно виртуозно и очень профессионально записано. Та же Фантазия на тему Пассакальи И.С. Баха! Это был какой-то взрыв! Какая-то энергетическая вспышка! Все мои подростковые силы, в том числе и эротические, которые также очень сильно развивались, были направлены на музыку. Только на музыку!..

– Мои музыканты знают, чего я от них хочу. И стремятся этому соответствовать. Другое дело – социальная жизнь оркестра. Что платят оркестрантам? Какова его материальная основа? Каков инструментарий? Есть ли возможность его расширять? Приглашать в оркестр талантливых людей?... Если брать эту сторону, то тут катастрофическая ситуация. И мне приходится тащить музыкальную энергетику вопреки этой ситуации. Путь этот рискованный, но это мой выбор.

Наши творческие отношения с оркестром завязались в 2007 году. Уже тогда я понимал, что необходимо выстраивать творческую стратегию оркестра, ориентируясь на саммит 2012 года. Это реальный шанс для наших музыкантов со временем обрести международные контакты и международное звучание. Медленно и постепенно я продвигаю оркестр к этому типу музицирования. Как пример, международный проект «Все симфонии Бетховена». Одна из самых ярких его страниц – готовящееся исполнение (впервые в Приморье с участием Сеульского Метрополитен – хора) 9-й Симфонии.

И Владивосток – одно из немногих мест, где это возможно, где международное присутствие и атмосфера большого тихоокеанского региона – норма. Поэтому я остаюсь оптимистом, несмотря на все сложности, с какими приходится сталкиваться… А никто и не обещал легкой жизни.

– Легкой жизни в искусстве не бывает. Бывают нормальные условия для творчества. Тем более если у этого творчества столь понятное и одобренное федеральным центром устремление к саммиту АТЭС.

– Все так. Все так… Все понимают ситуацию, а бремя ответственности, тем не менее, лежит на дирижере!

...Сегодня в репетиционный зал Приморской филармонии к артистам оркестра входит не очередной его руководитель, какими были в творческой истории оркестра многие, – входит европейски образованный музыкант, бравший уроки композиции у А. ШНИТКЕ, а дирижирования – у выдающихся мастеров современности Ю. СИМОНОВА и М. ЭРМЛЕРА. Музыкант, успевший поработать с гением русской музыки Георгием СВИРИДОВЫМ. Музыкант, разработавший концепцию «незвучащей, неакустической» основы как базового элемента ритмической системы новоевропейской музыки. Музыкант-философ, автор оригинальной философско-антропологической концепции «лингвистической катастрофы», о чем я даже не завожу с Михаилом Александровичем разговора, поскольку не хочу выглядеть в его глазах профаном.

Даем ли мы себе труд понимать, какого уровня художника в его лице обрела музыкальная жизнь Приморья?..

– Я принадлежу к тому поколению художников, у которых слово «карьера» вызывало только отрицательные эмоции. Нас учили: «Ты должен совершенствоваться как художник, должен служить искусству, а успех придет сам собой». Это абсолютно ложная позиция. Как показала жизнь, занятие искусством – это одна сторона жизни, а выстраивание параллельно этому занятию своей карьеры – другая. Те, кто умели это хорошо делать, обрели успешность. Валерий ГЕРГИЕВ, к примеру. Я никогда этого не умел. Не так воспитан. Дома меня никогда не настраивали на конкуренцию. И потом, я очень рано принял позицию внутреннего одиночества и до сих пор ее сохраняю. Может быть, потому, что родился в семье репрессированных? Мать, например, пострадала из-за увлечения индийской философией.

Любовь к Индии у нее была любовью к чему-то далекому, непостижимому. Она знала об этой стране все. Мое знакомство с литературой началось с чтения Махабхараты – удивительной поэмы, почитаемой как величайший памятник мировой литературы. Затем – Александр ДЮМА и Жюль ВЕРН. Я был влюблен в Париж Дюма, ГЮГО и ЭРЕНБУРГА. Помню свои первые гастроли в Париже. Это были концерты в «Шатлэ». Я аккомпанировал Дмитрию ХВОРОСТОВСКОМУ. Мы приехали ночью, и я из окна такси назвал бульвар, который мы проезжали, не видя его.

– ???

– Потому что я знал Париж. Виртуально. По литературе. Это так поразило встречавших нас французов, что, когда 10 лет спустя я снова гастролировал в «Шатлэ», услышал от одной дамы: «Мсье Аркадьев, а я вас помню. Вы единственный русский, который, будучи первый раз в Париже, сразу назвали улицу, на которой остановилось такси».

– И что же это была за улица?

– Бульвар Капуцинок.

– Известное место. Хотя бы по живописи Клода Моне и по прозе Хемингуэя.

– Мое поколение много читало. По сравнению с современными подростками мы были сверхинтеллектуалами. В 16 лет я обрел своего первого и подлинного друга – это Владимир ГЕНИН, ныне живущий в Мюнхене выдающийся русский композитор. Премьеру его фортепианного концерта мы только что с огромным успехом сыграли во Владивостоке. Генин ввел меня в сложнейший мир американского романа, это был ФОЛКНЕР. Немецкие и английские романы я давно глотал сам: ГОЛСУОРСИ, Томас МАНН. Многие страницы «Доктора Фаустуса» я знал наизусть. Так же, как и отдельные куски «Иосифа и его братьев».

– А я думал, что настоящим другом, который духовно ответил вам на дружбу, был Хворостовский?

- С Хворостовским связано все последнее десятилетие прошлого века и начало нового. Я работал с ним как партнер и пианист на всех основных сценах мира. Играл на лучших роялях. Вообще, у Хворостовского был уникальный шанс стать величайшим концертным певцом как Дитрих ФИШЕР-ДИСКАУ. Но его захватили оперные амбиции, в чем он менее силен. Жить в Лондоне (а у Хворостовского британский паспорт) только на оперные гонорары не получается. Зарабатывая в России на популярных программах миллионы, он, таким образом, компенсирует свои материальные проблемы. Раньше даже в самом страшном сне не могло присниться, что Хворостовский будет работать с КРУТЫМ.

Когда-то ему было не все равно. Когда-то мы с ним вообще не брали денег за поездки по России. Это были бескорыстные акции музицирования. С тех пор мы больше не работаем вместе, и он свои проекты по вымыванию денег из России осуществляет один. Или в партнерстве с коммерческим композитором Крутым. Но это уже за пределами искусства!

– А что же в пределах искусства? Игра на черных клавишах?

– Мрачноватая картинка. Она ко мне никакого отношения не имеет.

– Но это же ваше сочинение?

– Сочинение. Но не мироощущение! Я очень благодарен Владивостоку. Его зрителям. И на вопрос скептиков, что вы тут делаете, отвечаю: му-зи-ци-рую!

– Да-да. Вырабатываете стратегию, с которой можно будет встроиться в грядущий саммит? Я тоже рассчитываю попасть в сюжет этого грандиозного события с планами строительства новой библиотеки. А если у нас не получится? Не окажется ли творческая встреча с вами, которую мы проводим в Библиотеке им. Горького, встречей двух будущих аутсайдеров? Игрой на черных клавишах?

– Посмотрим, что покажет июль. В июле – международная премьера 9-й Симфонии Бетховена. Той, где, как всегда у Бетховена, мощно звучит тема судьбы. А ее, как известно, только на черных клавишах не сыграешь…

Александр БРЮХАНОВ, директор Приморской государственной публичной библиотеки им.Горького